[Письмо из Украины]
Армия теней
Сет Харп
В поисках украинского иностранного легиона

Мой рейс из Мюнхена в Варшаву 13 марта был наполовину заполнен англоговорящими мужчинами в пестром ассортименте купленного в магазине военизированного снаряжения, штанов-карго и походных ботинок. Слабый запах грязного белья и застоявшегося сигаретного дыма исходил от них. На одном была кепка с надписью "в мою защиту: меня оставили без присмотра". На вид им было от двадцати до пятидесяти лет, и они выглядели так, будто их вытащили из прилавков магазинов спортивных товаров по всей территории Соединенных Штатов. Некоторые храпели; другие смотрели видео. Это был последний этап долгого пути.

Высадившись, я последовал за поездом мужчин к зоне выдачи багажа. Я представился одному из них, мужчине лет тридцати с рыжеватой бородой. Его звали Рэй Леман; он был из Пенсильвании и служил в морской пехоте. — Ты похож на морпеха, — сказал я ему.

«Я часто это слышу», — сказал он.

"Куда ты направляешься?"

Леман отвернулся. «OPSEC, чувак, — сказал он. «ОПСЕК». Он подошел к окну обмена валюты и достал четыре или пять пакетов с замком, набитых деньгами из разных стран. — Вы берете вон? он спросил. Незакрепленные монеты высыпались и покатились по полу. «У меня есть три тысячи сто семьдесят пять иен».

Другие американцы начали появляться в темной, плохо освещенной зоне прибытия: Джек Поттер, сильно татуированный тридцатидвухлетний мужчина из штата Вашингтон, владеющий компанией Guerrilla Tactical, и Киран Атертон, техасец, чей молодой бизнес ООО «Военный клуб» продает очки ночного видения в Instagram. Они пытались арендовать автомобиль и подозревали, что их обманула компания, у которой, как оказалось, не было офиса в варшавском аэропорту имени Шопена.

Мэтью ВанДайк, худощавый бородатый мужчина сорока двух лет из Балтимора, схватил с карусели свой рюкзак и целеустремленно зашагал к выходу. За ним следил Lehman; мускулистый мужчина с глубоким шрамом под одним глазом; оператор ABC News; и ветеран Вьетнама в мятом костюме в тонкую полоску, его седые волосы собраны в хвост. Это был Уильям Девлин, со-пастор Библейской церкви Бесконечности в Южном Бронксе и профессор Теологического колледжа Нила в Хартуме, Судан. «Я здесь только для того, чтобы молиться, оценивать и делиться Божьей любовью», — сказал он мне.

Эти люди были лишь немногими из очень многих американцев, которые пытались проникнуть в Украину через Польшу в течение нескольких недель после вторжения России. К ним присоединились неорганизованные группы бойцов из Англии, Шотландии, Ирландии, Канады, Швеции, Норвегии, Франции, Испании, Чехии и других стран Европы, а из таких мест, как Южная Корея и Перу, стекались одинокие волки. Многие из них были ветеранами боевых действий или прошли военную подготовку. Некоторые сражались с «Исламским государством» в Сирии вместе с курдским ополчением, известным как YPG. Некоторые из них уже участвовали в боевых действиях в Донбассе на Украине, где с 2014 года тлеет война с поддерживаемыми Россией сепаратистами.

Они совершили поездку по прямому приглашению президента Украины Владимира Зеленского. Всего через несколько дней после того, как российские танки пересекли границу из Белоруссии и Крыма, Зеленский объявил о формировании новой воинской части, полностью состоящей из иностранных добровольцев: Международного легиона территориальной обороны Украины. «Каждый друг Украины. . . Пожалуйста, приезжайте», — сказал Зеленский. «Мы дадим вам оружие».

Украинцы создали вербовочный сайт и разместили красивое видео, описывающее "4 простых шага, чтобы вступить в героическую армию". Предпочтение отдавалось ветеранам с боевым опытом, но приветствовался любой желающий. Через неделю после заявления Зеленского министр иностранных дел Украины Дмитрий Кулеба сообщил журналистам, что они завербовали двадцать тысяч военнослужащих из пятидесяти двух стран — цифра, примерно эквивалентная одной десятой действующей армии Украины.

Ранее я сообщал об иностранных добровольцах, сражающихся с «Исламским государством» в Сирии, — это смесь левых из черного блока и аполитичных энтузиастов войны из Европы и США, численность которых на пике своего развития в 2017 году составляла менее двухсот человек. Несмотря на то, что их было немного, они изо всех сил пытались сплотиться как группа. Горстка плохих яблок создала проблемы для курдов. Неспособность говорить на курманджи или арабском языке ограничивала их эффективность в бою. Не менее тридцати были убиты.

Волна добровольцев, направлявшихся в Украину, должна была быть на порядки больше. Собрать сплоченный батальон из такой многоязычной толпы и сделать это до того, что большинство аналитиков предсказывало быстрой победой русских, казалось практически невозможным. Тем не менее украинцы утверждали, что уже задействовали иностранных боевиков. 7 марта министерство обороны опубликовало фотографию десяти мужчин из США, Великобритании, Швеции, Литвы, Мексики и Индии, ухмыляющихся в засыпанной мешками с песком окопе, вооруженных и одетых, как солдаты территориальных сил обороны Украины, быстро расширение резерва ополчения. В заявлении Минобороны говорится, что первые добровольцы «уже заняли позиции на окраине Киева».

Я не мог сказать, было ли это чисто пропагандистским трюком или война в Европе действительно могла привести к повторению в двадцать первом веке интернациональных бригад времен гражданской войны в Испании. Чтобы убедиться в этом, я сделал первый из «4 простых шагов» и отправил электронное письмо в ближайшее украинское консульство в Хьюстоне, прикрепив скан своего паспорта и послужного списка армии США. Я не получил ответа.

Судя по разговорам на Reddit, где доска объявлений для потенциальных волонтеров разрослась до тридцати пяти тысяч участников, я был не единственным, кого украинцы игнорировали. Преобладало мнение, что их завалили электронными письмами, и решительные добровольцы должны просто лететь в Польшу и пробиться к границе. Хотя у украинцев была одна из крупнейших армий в Европе и сто тысяч новобранцев уже находились в резерве, их предполагаемая потребность в теплых телах не подвергалась сомнению. Один американец поделился скриншотом ответа, полученного им от украинских официальных лиц, которые призвали его проявить терпение; если он попытается снова связаться с ними, предупредил офис военного атташе, его ходатайство будет отклонено. «Иди к украинско-польской границе и скажи пограничникам, что ты там воевать за Украину, и они тебя направят», — посоветовал ему кто-то. «Принесите как можно больше снаряжения». Я был настроен скептически, но сам не мог придумать лучшего плана.

Создание Интернационального легиона вызвало массовую волну положительных отзывов в прессе. В течение нескольких дней в англоязычных изданиях появились сотни статей, некоторые из которых предлагали практические руководства для тех, кто заинтересован в призыве на военную службу. Практически каждое крупное периодическое издание США, включая New York Times и Wall Street Journal, публиковало восторженные профили американцев, которые «играли все возрастающую роль по мере распространения боевых действий».

Москва заметила. Когда я направлялся в Варшаву ранним утром 13 марта, залп российских крылатых ракет нанес удар по учебной базе в Яворове, в дюжине миль от польской границы, где собирались иностранные боевики. Ни один из новобранцев, каким бы интенсивным ни был их опыт в Ираке или Афганистане, никогда не видел такого натиска высокоточных боеприпасов. На кадрах видно, как горят здания вокруг воронки глубиной сорок футов. Украинцы подтвердили, что было убито 35 человек, но отрицали, что среди них были иностранцы. Между тем, Минобороны России заявило о гибели до ста восьмидесяти человек. «Уничтожение иностранных наемников, прибывших на территорию Украины, будет продолжаться», — говорится в сообщении.

Удар оставил быстро сплачивающееся сообщество иностранных боевиков сомневающимся и деморализованным, но в значительной степени неустрашимым. На Reddit они продолжали обмениваться советами и спорить о том, действительно ли необходим боевой опыт. Некоторые из них казались ужасно неподготовленными. Один подающий надежды, который сказал, что умеет отжиматься и «каждый месяц или два ходил в стрелковый клуб», поинтересовался, предоставит ли украинская армия жилье с отдельными ванными комнатами и сможет ли он взять с собой свою домашнюю черепаху. — Ты будешь спать в яме в земле. Вы, вероятно, умрете в яме», — ответил другой пользователь. «Вы можете взять с собой свою домашнюю черепаху. . . . Она, вероятно, умрет вместе с тобой."

Украинский флаг развевался по всей Варшаве. Сине-желтые флаги украшали фонарные столбы и витрины магазинов, а злодейское лицо Владимира Путина появилось на плакатах о розыске по всему городу. Гостиницы в восточной части страны были полны людей, которые приезжали и уезжали с войны — в основном уезжали. В 2015 году около 1,3 миллиона беженцев, бежавших из Сирии, Ирака, Афганистана и других стран, искали убежища в Европе. Только за предыдущие три недели в Польшу бежали около 1,8 млн украинцев.

17 марта я добрался до погранперехода Медыка. Группы женщин и детей, закутанных в дутые пальто, с чемоданами и рюкзаками, нескончаемым потоком прошли через пешеходные ворота. На польской стороне возник палаточный поселок гуманитарных работников с изобилием воды в бутылках, горячего кофе, консервов, туалетных принадлежностей, детского питания и корма для домашних животных. Полиция, солдаты и пожарные загнали беженцев в автобусы. В середине горели костры; множество развевающихся на ветру флагов; хиппи типа НКО раздавали горячий суп; а худощавый молодой человек в шарфе и толстовке, каким-то образом притащивший в помещение до невозможности потрепанный рояль с нарисованным на крышке знаком мира, играл адажио «Опирайся на меня».

Потенциальных бойцов было легко обнаружить. Они говорили по-английски и тусовались небольшими группами, всегда рядом с кучами тактических рюкзаков. Мне сказали, что Международный легион установил палатку для вербовки на украинской стороне перехода, но большинство добровольцев, которых я нашел на польской стороне, уже пытались присоединиться, но не смогли.

Некоторым, например, сорокасемилетнему бывшему вертолетному механику из Манчестера, Англия, который сказал мне, что хочет «остановить этого придурка Путина», отказали из-за отсутствия боевого опыта, что министерство обороны выдвинуло требованием в середина марта. Другие отказались от присоединения после забастовки в Яворове. «В ту ночь, когда я приехал сюда, я столкнулся с несколькими американскими парнями, — сказал Тимоти О'Брайен, пятидесятисемилетний отставной артиллерийский сержант морской пехоты из Чикаго. «Они сказали нам, что были на базе, в которую попали, и эти парни сказали: «Чувак, не ходи, блядь, в легион». Мы слышали только страшилки». Ходили слухи, что украинцы использовали добровольцев как пушечное мясо. «Они принуждают парней под гребаным дулом пистолета, — сказал О'Брайен. «Посадить тебя на автобусе на фронт с одним АК и магазином на десять патронов. Я пришел сюда драться. Я пришел сюда не умирать». Майкл, двадцатичетырехлетний водитель Амазона из Массачусетса и бывший пехотинец армии США, рассказал тот же слух. «Украинцы даже не воюют, — пожаловался он. «Они отправляют иностранцев на фронт в качестве мясных щитов».

Я не был уверен, что делать с этими сообщениями или с историями, которые я слышал об украинцах, конфискующих паспорта, требующих от новобранцев подписывать обременительные контракты и крадущих снаряжение. Все добровольцы, с которыми я встречался в Польше, считали, что легионеров убивают в ходе плохо спланированных самоубийственных миссий. И тем не менее война шла уже более трех недель с интенсивностью, сравнимой со Второй мировой войной, и среди погибших в бою не было подтверждено ни одного представителя Запада. Через несколько недель после забастовки Государственный департамент США сообщил мне, что им ничего не известно об американцах, погибших в Яворове. Лишь 29 апреля министерство обороны Украины сообщило о первых потерях западных войск: Скотт Сибли, 36 лет, британский ветеран Афганистана; безымянный датчанин, двадцати пяти лет, который, как сообщается, служил в Ютландском драгунском полку в Хольстебро; и Вилли Кансел-младший, двадцати двух лет, бывший тюремный охранник из Кентукки, уволенный из морской пехоты за плохое поведение.

Однако в первые дни войны казалось сомнительным, что кто-либо из жителей Запада вообще участвовал в боевых действиях. Украинцы, насколько я мог судить, выполняли всю тяжелую работу, убивая и умирая. Иностранные добровольцы казались не более чем интермедией в СМИ.

Моей первой остановкой после пересечения границы был Львов, древний город горгулий и готических шпилей на крайнем западе Украины. До войны он был известен своими обжарочными заводами и пивоварнями, а с тех пор стал перевалочным пунктом и центром обмена информацией для добровольцев всех мастей. Когда я приехал 22 марта, многие городские статуи и памятники были обмотаны мешками с песком и завернуты в полиэтилен, а витражи соборов были заколочены. Тележка советских времен проехала мимо средневековой стены, где стояли солдаты и курили сигареты. Ночью мокрые булыжники блестели в неоновом свете баров, которые в связи с запретом военного времени на алкоголь были ограничены продажей пива рядом с пивом.

Небольшие группы мужчин молодого и среднего возраста, говорящих по-французски или по-английски, задерживались перед отелями, одетые в разную тактическую одежду и изучающие карты в своих телефонах. Они были легкой добычей для полчищ репортеров в городе, которые были заняты подшивкой депеш с заголовками вроде «Банда других», «Легион проклятых» и «Капучино и автоматы Калашникова»; или такие отзывы, как «Я думал, что умру», «Я просто хочу убивать русских» и «Я не хочу быть пушечным мясом».

Добровольцы, с которыми я разговаривал, в основном казались мне невежественными или бредовыми, не имеющими реального отношения к вооруженным силам. Украинцы вели налаженную работу со СМИ, и пресс-секретари мало что могли предложить, кроме того, что они сообщали журналистам в ежедневных брифингах. Никто не мог посетить линию фронта. Командиры интервью не давали. Полевые госпитали были закрыты. Солдаты неоднократно отбирали мой телефон и удаляли фото и видео. Неудивительно, что региональные американские газеты, такие как Delaware County Daily Times, были вынуждены полагаться на рассказы от первого лица героев родного города, таких как Патрик Крид, пятидесятичетырехлетний житель Хавертауна, который сказал газете, что он был « постоянная зачистка домов и зданий от подозреваемых россиян» в Киеве. К чести New York Times осторожно отметил, что ему не удалось «выявить каких-либо ветеранов, активно воюющих на Украине». Но другие торговые точки не были столь осторожны. Газета Washington Post, например, очень хотела сообщить, что норвежка по имени Сандра Андерсен Эйра «была на передовой большую часть конфликта».

В других отчетах, опубликованных в The New York Review of Books и журнале New York , некоторые из добровольцев изображались как антиправительственные экстремисты, кровожадные психопаты или безнадежные недовольные, но эти отчеты полностью полагались на сомнительные заявления и выходки в социальных сетях потенциальных бойцов в США, Польше или Львове, за сотни миль от линии фронта. Я понял, что если и есть что-то, что можно назвать иностранным легионом, то я не найду его здесь. Мне нужно было в Киев.

В то время столица была в основном окружена русскими танками и артиллерией, а пригороды ежедневно подвергались обстрелам. Но почему-то поезда продолжали ходить. 27 марта я направился на львовский вокзал, заполненный напряженными и измученными мужчинами и женщинами, нагруженными чемоданами, детьми и домашними животными. Над головой был высокий богато украшенный потолок с облупившимися гипсовыми арками и расписанием на кириллице, которое я не мог прочитать. Я использовал приложение-переводчик на своем телефоне, чтобы купить билет, и получил указания от нескольких мужчин из Канады, Швеции и Ирландии. Двое из них пришли драться, в том числе свирепого вида швед с татуировкой Микки Мауса на виске. Остальные трое были продавцами дронов.

Они направили меня к похожей на пещеру платформе, ведущей на восток, где солдаты проверяли документы. Сирены воздушной тревоги сработали как раз в тот момент, когда прибыл ночной поезд в Киев, но мы все равно сели в него по расписанию. Нас было немного, направлявшихся на восток. Половина спальных мест в моей машине была свободна. Вскоре я крепко заснул.

В ту минуту, когда я вышел из терминала на следующее утро, на севере послышался артиллерийский грохот. Центр города, величественный и богато украшенный, усеянный позолоченными цитаделями и куполообразными соборами, остался невредимым, но улицы были почти безлюдны, если не считать солдат в масках на блокпостах и ​​пулеметных гнездах. Русское наступление захлебнулось, но все, похоже, согласились с тем, что это была уловка и что осада будет возобновлена. Действовало военное положение.

В баре, где, несмотря на временный запрет, продавали пинты эля, я встретился с высокопоставленным чиновником министерства обороны Украины, который попросил не называть его имени. Под курткой на молнии у него был автоматический пистолет Стечкина, и он показывал мне в телефоне фотографии предполагаемых зверств русских: мертвый ребенок, раздавленный обломками; растерянный гражданский, бродящий среди обломков; и тела обгоревших украинских солдат, жертв того, что, по его словам, было атакой с применением белого фосфора.

Я спросил его об Интернациональном легионе, и он сказал, что правительство не было готово принять такое количество добровольцев. Около трети из них были повернуты назад из-за отсутствия боевого опыта. «Было бы нехорошо, — сказал он, — если бы их убили, а у нас была бы такая репутация». Еще треть ушла «после того, как увидели настоящую войну», под которой он имел в виду удар по Яворову. Он признал, что остальные не были организованы в отдельную единицу. Добровольцев разместили в разных местах Львова и Киева, и у немногих из них было оружие, бронежилеты или каски. По его словам, на фронте было несколько очень опытных ветеранов, но не более того.

Его рассказ совпадал с тем, что я слышал от Мэтью Ван Дайка, военного инструктора-фрилансера, которого я видел в аэропорту. «Интернационального легиона не существует», — написал он мне. «Все это было пропагандой, чтобы заручиться международной поддержкой, освещением в СМИ и укрепить идею о том, что мир против России». В Киеве он встретился с группой около шестнадцати легионеров в гостинице на площади Победы. «Самая грустная группа, которую вы когда-либо видели, — сказал он мне, — клоунская машина неудачников». «Все это было непродуманной уловкой для интернационализации конфликта в прессе», — добавил он. «Они хотят, чтобы люди обращались через посольство, потому что на самом деле они не собираются приводить их сюда. С теми, что пришли сами, они не знают, как с ними обращаться. Это беспорядок."

Во Владимирском соборе, который считается могилой святой Варвары, покровительницы горняков, оружейников и артиллеристов, я встретился с Мамукой Мамулашвили, командиром Грузинского национального легиона, ополчения иностранных боевиков, в основном с Кавказа. который находится в Украине с 2014 года. Мамулашвили, дородный, волосатый православный христианин, сражавшийся против России в четырех разных войнах (в Грузии, Чечне, Южной Осетии и на Украине), иногда приходил сюда помолиться.

Я слышал, что грузинское подразделение терпимо относилось к иностранным боевикам всех мастей, в том числе сторонникам превосходства белой расы из США, но Мамулашвили поспешил это отрицать. «Мы не принимаем эти радикальные организации», — сказал он. «Мы старались никогда не принимать их, неонацистов, расистов или кого-то еще. Это совершенно неприемлемо. Мы просто выгоняем их». Мамулашвили сказал мне, что из его семисот бойцов около ста пятидесяти были не из Восточной Европы, а из американцев – пятьдесят. По его словам, его люди действуют небольшими группами, атакуя российские линии снабжения. Во время разведки они передвигаются пешком и избегают использования раций и мобильных телефонов. Они могут провести неделю в лесу, наблюдая за дорогами и выслеживая российскую технику, прежде чем устроить засаду. Они только что убили шестьдесят русских, сказал он. и захватил три танка в селе Рудницком. Он показал мне кадры операции на своем телефоне и пожаловался, что украинские силовики всегда подвергают цензуре его видео в TikTok.

Заявление Зеленского об Интернациональном легионе «все испортило», сказал Мамулашвили. «Это стало дерьмовым шоу, потому что они не были готовы к такому количеству добровольцев». Не сумев найти какой-либо заметной иностранной бригады, толпы избыточных англоговорящих попытались найти место в грузинском подразделении. «У нас нет времени начинать тренировки или формировать новые составы», — сказал Мамулашвили. Через несколько недель он приостановил вербовку жителей Запада. «Сейчас я беру только грузин», — сказал он. «Грузинам могу объяснить, что нужно ждать две недели, чтобы выдали оружие. Я не могу сказать это американцам. Они слишком нетерпеливы».

Другое подразделение, которое, как известно, принимает иностранных боевиков, — это крайне правый батальон «Азов», элитное ополчение, чья неоязыческая, квазифашистская эстетика и идеология превосходства арийской расы уже давно смущают западных либералов, поддерживающих Украину. Базу «Азова» я нашел в старом советском поселке на промышленной окраине Киева, где познакомился с его основателем Андреем Билецким.

Билецкий, одетый в оливково-зеленый свитер, с пистолетом на бедре, принял меня в бетонном зале неработающего здания завода, где на стропилах свисал желтый флаг «Азова» со свастикоподобным символом «Вольфсангель». Он отрицал, что в его рядах когда-либо были американцы. Когда-то были американские инструкторы, но на этом все. «Есть хорваты, — сказал он мне, — белорусы, грузины, немного англичан, насколько я помню, но немного».

Что касается Международного легиона, то «он существует», сказал Билецкий, «но это больше психологическая операция», предназначенная для укрепления глобальной поддержки Украины. «Это практически не имеет значения», — сказал он, отметив, что резервная милиция уже имеет избыток личного состава.

В то время как большая часть полка «Азов» находилась в Мариуполе, окруженная русскими войсками и нуждавшаяся в воде, Билецкий приехал в Киев в поисках новых рекрутов. Было множество разочарованных иностранных добровольцев, сказал я ему, желающих присоединиться к любому подразделению, в котором они были бы. Был ли Азов открыт для американцев, канадцев, британцев и им подобных? Билецкий посоветовал западникам стать волонтерами в качестве гуманитарной помощи, но не ответил на вопрос.

На пути к выходу я заметил четырех мужчин в неопрятной военизированной одежде, слоняющихся у деревянного караульного помещения. На нем печатными буквами были нарисованы английские слова white power и смайлик. Я сделал снимок, притворившись, что отвечаю на телефонный звонок, но не пытался говорить с группой. Они говорили по-английски, но их было плохо слышно из-за грохота работающей на холостом ходу бронемашины. Единственные слова, которые я отчетливо услышал, были «иностранный легион».

Во время моего репортажа в Сирии я имел возможность посетить тренировочную базу иностранных боевиков, взять интервью у их командиров и посетить их группы на фронте, где они сыграли небольшую, но заметную роль в освобождении Ракки. Я понял, что здесь, в Украине, ничего такого конкретного я не найду. Главным значением Международного легиона территориальной обороны Украины, казалось, была победа, которую он представлял для Украины в информационной войне. На самом деле он был настолько успешным, что Россия сочла необходимым основать собственное международное подразделение. Через две недели после вторжения в Украину Путин одобрил предложение направить шестнадцать тысяч иностранных военнослужащих с Ближнего Востока для борьбы на стороне сепаратистов на Донбассе. Маловероятный план, который Москва поддержала, перебросив несколько сотен наемников из Сирии.

Сообразительные украинцы устроили гораздо более убедительное шоу. Первые прибывшие добровольцы были опрошены, проверены, им были предложены надлежащие контракты и предоставлено жилье. Некоторым разрешили носить украинский флаг и нашивку Территориальных войск обороны. Примерно дюжина или около того пробились на передовую, присоединились к украинским частям и приняли участие в патрулировании. Но украинцы, занятые более неотложными делами и отпугнутые ударом по Яворову, мало что сделали для выполнения обещания Зеленского вооружить, обучить и вооружить всех друзей Украины, явившихся по его приглашению.

Действия Зеленского были блестящим упражнением в военной пропаганде. Заблудшие жители Запада, которых я встречал, слоняясь по Варшаве, границе, Львову и Киеву в поисках Интернационального легиона, были просто неудачным осадком. Было трудно не испытывать к ним некоторую жалость. Лишь немногие из них имели высшее образование или постоянную работу. Они опустошили свои банковские счета, чтобы купить зимнее снаряжение, бронежилеты, аптечки и билеты на самолет. Некоторые, возможно, были мотивированы жаждой крови или превосходством белых, но большинство, с которыми я встречался, выражали взгляды, которые были центристскими, либеральными или консервативными. По большому счету, они просто были втянуты в зрелище. Те, кто был ветеранами Ирака и Афганистана, когорта, вступившая или уже достигшая среднего возраста, возможно, ощутили возможность возрождения значимости и прежний азарт пребывания в центре мировых событий.

Промежуточные станции и конспиративные квартиры, где остановились несколько десятков из них, было нелегко найти, но мне удалось разыскать одну из них в переоборудованной художественной галерее возле Софийского собора. Это была полуофициальная база резервной милиции, хотя она больше напоминала клуб. Вячеслав Дрофа, 23-летний украинец, который меня проводил, представился бойцом спецназа, но позже уточнил, что он рэпер, ожидающий оформления своих армейских документов. Он был одет в униформу собственного изобретения, с ножом и боевыми перчатками, прикрепленными спереди к бронежилету.

Внутри на стенах галереи все еще висели картины с изображением инопланетян и математических уравнений. Постельное белье, одежда и сумки валялись на полу, холодная пицца лежала на столе, а кастрюли и сковородки стояли у кухонной раковины. Семь или восемь человек, военное положение которых мне было неясно, пришли и ушли в лоскутном одеяле армейской одежды, уличной одежды, пижам и тапочек. Среди них были американец по имени Уилл и поляк по имени Роберт.

Первый вопрос, который мне задали, был, пью ли я. Бутылка виски стояла на липком столе в окружении пластиковых рюмок. Я вежливо отказался (было два часа дня). Их следующий вопрос был, курил ли я травку.

Внизу мы пошли к бомбоубежищу, которое они окрестили «курилкой». Там был водяной бонг, сделанный из винной бутылки, погруженной в керамический кувшин, и пакетик из штамма под названием АК-47. Голая лампочка была вставлена ​​в кирпичную стену, покрытую граффити: 4:20, грибы, египетские иероглифы, звезда Давида, череп и скрещенные кости. Вентиляционные отверстия были окрашены так, чтобы они выглядели как вздувшиеся глазные яблоки.

Несколько украинских солдат, мокрых от дождя, зашли накуриться. Мой переводчик, студент юридического факультета по имени Игорь, отказался ругаться, но я сдался. Не привыкший к тому, что в зоне боевых действий меня побивают камнями, я уставился на все заряженные ружья в комнате и с растущим дискомфортом отметил небрежность, с которой они были обрабатывается. У одного солдата была наклейка «Футурама» на магазине его АК, и он носил кинжал с навершием в форме головы кабана. На стене висел политический баннер с изображением блондинки с косами. Игорь держал руку над коробкой с дроном DJI Air 2, который мы позже передали солдатам в Херсоне. Его волосы были взъерошены, и он был одет в темно-синий плащ с маркой Doc Martens цвета бычьей крови.

Я повернулся к Уиллу, американцу. Он не сказал, откуда он из Соединенных Штатов, и не назвал свою фамилию. Он весил не больше ста фунтов. Ему было около тридцати пяти, и от него исходил оптимистичный вид, он был одет в шапку, рубашку базового слоя и брюки карго. У него был дефект речи, и один его глаз был слегка косоглазым. Хотя он никогда не был в армии, он сказал: «У меня больше опыта обращения с оружием, чем у большинства приезжающих сюда военных».

В поисках Интернационального легиона Уилл пытался присоединиться к грузинам, которые отправили его в Красный Крест, который, в свою очередь, дал ему адрес больницы в Киеве, которая, как говорили, принимала добровольцев. Там его тоже отвергли. «Мне потребовалось некоторое время, чтобы установить правильные связи», — сказал он. Наконец-то он добрался до базы, где помогал резервной части доставлять еду, воду в бутылках и другие припасы на осажденные окраины Киева. Это была не линия фронта, но все равно опасная работа. Всего несколько дней назад Роберт, польский доброволец, был отброшен в кирпичную стену взрывом артиллерийского снаряда. По его словам, врач в течение часа удалял осколки из его ноги. Его запястье и лодыжка все еще были перевязаны.

Клубы дыма окутали переполненный подвал. Ребята кашляли и задыхались, раздавая пистолеты для проверки. Кто-то включил техно музыку. Долговязый, изможденный украинец с большой бородой по имени Юра опустился на сломанный стул, втиснутый между холодильником и стеной, с сигаретой в пальцах и автоматом Калашникова между коленями. Ему было тридцать три года, и до прихода в Силы территориальной обороны он был разработчиком NFT-токенов. Юра сказал, что украинцы использовали криптовалюту на всех уровнях военных действий, от получения пожертвований до покупки ботинок, жилетов и перчаток. Но больше всего, по его словам, они нуждались в технологии защиты от беспилотников, «хорошей информации о российских номерах и телекоммуникационных системах» и радиочастотных приемниках, потому что русские использовали незащищенные каналы связи на передовой.

Дрофа прервал нас. Пора, сказал он, наладить поставки в бюджетный дом для престарелых и инвалидов в Оболонском районе. Пожертвованные продукты уже были загружены в багажники двух автомобилей. Я ехал с Дрофой в его навороченном Audi Quattro, который четыре дня спустя он разбил в лобовом столкновении с Renault. Он завел двигатель, серьга в форме ножовки свисала с уха, а во рту было печенье в шоколаде.

На пассажирском сиденье находился сорокашестилетний Павел Паныч. «Он преступник, — объяснил Дрофа. Паныч вышел из тюрьмы несколькими годами ранее и оставался влиятельной фигурой в какой-то карцеровой мафии. Его общественный вклад в эти необычные времена заключался в том, что он служил связующим звеном между Красным Крестом и тем, что, как я понял, было районными советами или строительными кооперативами на Оболони. Он был лысым и стройным, бледным и костлявым, и носил поясную сумку. Его очки были с затемненными линзами, что делало их похожими на защитные очки. Он улыбнулся и сделал знак мира. «Это жизнь», — сказал он.

Мы неслись на красный свет по залитым дождем улицам пустынного Киева, где практически все магазины были закрыты. Некоторые дорожные знаки были выкрашены в черный цвет, чтобы дезориентировать захватчиков. Фонарные столбы, углы домов и другие памятники были отмечены русскими шпионами ультрафиолетовой краской, которую можно было увидеть только при черном свете — украинцы уже задержали несколько диверсантов.

Берега Днепра были голой илом, а на закате вода казалась пропитанной сине-фиолетовой краской. На рекламном щите были изображены политики, сжимающие мешки с деньгами и держащиеся за животы. На каждом крупном перекрестке были боевые позиции, окруженные противотанковыми заграждениями, известными как чешские ежи. Нам пришлось предъявить документы пять или шесть раз, прежде чем мы добрались до места назначения.

Дом, к счастью, избежал обстрела. Нас встретила женщина по имени Ирена Зуй, одетая в дутое пальто. Родом из Донецка, она жила здесь, ожидая медицинского обследования опухолей на спине, когда вторглись русские. «Это похоже на кошмар», — сказала она.

Вдалеке раздался звук, похожий на гром: три приглушенных раскатистых взрыва. — Довольно близко, — сказал Дрофа. — Но это наши войска. Когда это похоже на шторм, это означает, что это артиллерия с нашей стороны выталкивает их». Паныч держался за руки со стариками, обнимал их и фотографировался. Он немного рассмешил дочь Зуи. Перед нашим отъездом он распространил копии своих опубликованных им самим тюремных мемуаров « Оставь надежду всяк сюда входящий».

Кэтому времени стало очевидно, что наступление русских на Киев провалилось. Логистические проблемы русских, плохая подготовка и плохая тактика, а также стойкая украинская оборона дали неожиданный результат. 29 марта русские объявили об уходе из северной части столицы, хотя грохот и грохот артиллерии на окраинах города продолжались, поскольку украинские подразделения одно за другим отбивали пригороды.

1 апреля они отвоевали Забучью, небольшой поселок на реке Буче. На следующий день я посетил этот район с двумя другими репортерами, двумя гуманитарными работниками и молодым специалистом по ремонту. С нами были два новобранца запаса: Игорь, студент юридического факультета, который мне переводил, и Юрий, юрист и владелец кофейни. У них была одна винтовка и никакой формы, только синие нарукавные повязки на шинелях. Наши три машины были загружены мешками с картошкой, банками с маринованными консервами, буханками хлеба и мешками с сахаром, чтобы раздать их жителям Забучьи, которые последние три недели находились под русской оккупацией.

Погода была холодная и сырая. Разбитые автомобили и куски асфальта усеяли шоссе, а гусеничные машины сровняли ограждения. Заправочная станция была ареной танкового боя. Мы проезжали районы, которые выглядели так, будто на них упал астероид. Кабели свисали с поврежденных опор. Сотовая сеть была мертва.

Съехав с главной дороги, мы остановились на кладбище и обнаружили брошенный внедорожник со снятыми колесами, к крыше которого для маскировки были привязаны ветки деревьев. Водительская сторона была изрешечена пулями. Неподалеку на земле валялись испачканные грязью кишки вместе с большим фрагментом черепа. Юрий перевернул его ногой, обнажив взлохмаченные светлые волосы. К нам подошла собака, засунув голову в пластиковый контейнер, но ускользнула в лес, прежде чем мы успели помочь.

В Забучье нам навстречу выходили из домов люди, взъерошенные и немытые. Они показали нам ущерб, нанесенный их домам артиллерией и ракетами. По их словам, захватчики расположились лагерем в близлежащем лесу. Они жгли дома милиционеров и угрожали расстрелять людей. Старушки плакали, а старики восхваляли вооруженные силы Украины.

На двухполосной дороге, ведущей на юг из пригорода, на протяжении четверти мили лежало более дюжины обожженных, расплющенных, искалеченных, выпотрошенных огнем и окисленных танков, некоторые из них еще дымились. У большинства были оторваны башни, что свидетельствовало о работе украинцев, вооруженных переносными противотанковыми ракетами. Туманный сосновый лес по обеим сторонам дороги идеально подходил для засады. Пахло остатками костра.

Мы бродили по механической бойне, опасаясь мин. Наш фиксер взял танковый перископ, который должен был весить фунтов тридцать, и мы по очереди смотрели в видоискатель. Я заметил на земле почерневшую гранату. Тут я заметил человека, висевшего в сгоревшей башне рядом со мной.

На нем была подбитая танкистская каска с номером 517. Одна рука свисала из танка, запуталась в проводах, а рукав полосатой куртки был разодран. На люк танка упала тяжелая металлическая балка, какая-то оплошность, которая помешала товарищам вытащить его тело. Верхняя половина его лица была обожжена до черноты.

Рядом с нами в колонне вымытых грязью пикапов «Ниссан» остановился патруль украинских военных и сфотографировал мертвеца. Один из них взобрался на пушку, чтобы снять крупным планом свое окровавленное лицо в волдырях. Другие солдаты рыскали вокруг смещенной башни в балаклавах и наколенниках, записывая видео на свои телефоны. В другой сгоревшей машине, выпотрошенном бронетранспортере, нашли обугленный остов обезглавленного торса русского.

Один из украинских солдат — снайпер, судя по его винтовке, — был в фуражке газетчика и в симпатичных часах. У другого были длинные волосы и серьги-пробки. Это было самое близкое знакомство с пехотинцами регулярной украинской армии, и, хотя я уже устал приставать ко всем об американцах, наконец-то у меня появился шанс расспросить настоящих фронтовиков об Интернациональном легионе.

Солдат в шляпе газетчика, похоже, меня не понял. Его длинноволосый товарищ помнил заявление Зеленского, но единственными иностранцами, которых он видел в армии, были эстонцы, латыши и литовцы. «Я слышал о нем, — сказал он по-английски, — но никогда не встречал его в реальной жизни». Они побежали, чтобы догнать уходящую колонну, и я наблюдал, как они ехали на север, в сторону Бучи, где только что появились первые подтвержденные сообщения о массовых захоронениях. На следующий день правительство объявит весь регион освобожденным. Битва за Киев закончилась, как и моя охота за следами Интернационального легиона. Я был убежден, что это скорее миф, чем реальность, и что роль иностранных добровольцев в защите столицы была практически нулевой. Как ни рвались жители Запада воевать на Украине, было ясно, что они не нужны.