Ондрий Пиво-говноваров 
(чую, много будет вони об ужасах российских застенков, уже намёки пошли)
Дальше у меня было две версии — понятно, что это освобождение, но вопрос, какое. Хотят сделать какую-то красивую картинку под камеры «Рен-ТВ», что наш великий вождь жалует этим плохим своей милостью свободу, или это будет «философский самолет»? Оказалось, «философский самолет». 
— Ты пробовал выяснить, кто лоббировал твое включение в обмен? Кто составлял список?
— Я еще многих друзей не видел, по телефону такие вопросы задавать сложно. У меня сейчас из всех документов — два листочка бумаги, на один наклеена виза, на другом стоит моя подпись. Ну, еще есть русский паспорт.
Как только я стану обладателем каких-то более значимых документов, попробую лично все спросить. Но, насколько я понимаю, работа была долгой, большой и не все участвовавшие в обмене люди готовы к публичности.
В общих чертах, насколько я могу предположить, это был процесс, скажем так, коллегиального свойства — то есть, были пожелания политических групп, плюс интересы властей России, Германии и США.
Каждому из нас выделили по «альфовцу» и намекнули, что если кто-то из нас не захочет [ехать], то у них есть команда «тащить».
У меня в колонии было ежедневно 3,5 часа свободного времени. Ты в это время должен слушать по радио ПВР («Правила внутреннего распорядка») и имитировать уборку, ходя по камере со шваброй. Я размышлял о том, что происходит у нас в последнее время. Может, у меня была не вся информация, но люди, кажется, считают, что «давайте-как-то доживем, и все изменится», либо «мы, как можем, работаем с аудиторией и доносим до нее правду». Либо предлагаются какие-то радикальные методы — вот мы находимся, допустим, в Германии и считаем, что все, кто сейчас в России, должны выйти на улицу и бороться. Находясь в другой стране, такие вещи говорить нельзя, это просто неправильно.
При этом люди, с которыми я общался — а это были осужденные в колонии, или на этапе — недовольны разными вещами: дорожают продукты, есть усталость от военных действий. Призывать их выходить на пикеты невозможно, но, может, получится предложить какую-то модель, в которой они могли что-то делать? Сформулировать какой-то кодекс поведения, который поможет продемонстрировать им свое несогласие? Выразить недовольство в своей, отдельно взятой, клеточке.
— Не поддерживать рублем пропаганду?
— Да. То есть, они ее финансируют, мы не можем ходить на митинги, но свой рубль мы пропаганде не отдадим. И таких сфер, насколько я понимаю, несколько. То есть, мы не предлагаем людям совершать подвиг. Мы предлагаем делать маленькие шаги, которые, если их экстраполировать на большие массы, будут эффективнее, чем яркие и единичные поступки.
- Кара-Мурза: У него — минус 25 килограммов. Он хорошо держался, сила воля и разума огромная.
Я в своей колонии тоже в больнице был, у нас — красная зона, режимная территория. Но того, что описывал он, даже у нас не было — обыски через каждые 50 метров, откровенные издевательства.
— Ты на свободе всего два дня, но, вероятно, тебе уже рассказали про раскол оппозиции в изгнании. У тебя есть какой-то рецепт, как всех можно помирить ради общего дела?
— Ничего нового не происходит.
То есть, единственный рецепт — это конкретное дело. 
Я уверен, что все люди, которые сейчас спорят, объединятся, если есть конкретный человек, которому нужно помочь — юридически, финансово и организационно. И те люди, которые друг друга поливают в твиттере, я уверен, могут договориться.
- Как формировался список людей, мы не знаем, но понятно, что часть людей назвали власти Германии. Они отдали самого мерзкого кадра и за него получили людей с германским гражданством — Демури, парня с гашишными мармеладками, далекого от политики, Германа Мойжеса, очень приятного парня, Кевина Лика — идейного, принципиального. То есть, немцы забирали своих. С Демури я немного общался, пока мы ехали — я не сразу всех узнал, просто увидел такого активного парня, который очень интересовался, вернут ли ему после помилования [конфискованное] имущество. После того, как я узнал, что это Демури, я свернул с ним общение.
— Я после пресс-конференции задал вопрос о документах, мне на него сразу не ответили и я подумал: «Ну, ладно, наши чиновники тоже не очень расторопные». Но через полчаса меня нашел очень приятный человек, дал все необходимые номера телефонов — в общем, люди, которые занимались нашим приемом, очень о нас заботятся. Надеюсь, в понедельник что-то решат, потому что пока у меня есть только бумажка, позволяющая 15 дней находиться в Германии.
— И тогда ты готов вернуться к той работе, которой занимался раньше?
— Я хотел бы остаться российским политиком — понимаю, это немного пафосно звучит. Я не планирую сидеть и отдыхать.
Ммм... Такого "политика" и не знало никогда, как и Любаню Собиль-белочку, и многих других. Изыдите.
