«Я не могу, он — что-то чудовищное»
.. Рассказав об ужасах, подстерегающих иностранцев, кои впервые пробуют русскую кухню, я умолчал о главном. Есть демон на тарелке, внушающий боязнь всем. На него смотрят, как на Чужого, женившегося на Хищнике...

Реально, я знал девушку из Новой Зеландии, которая, увидев ЭТО, стала заикаться.

«Не бойся, просто попробуй его!»

«Господи, я не могу. Он что-то чудовищное. Готов разверзнуться и поглотить тебя, как создание с другой планеты!»

Дама так и не смогла себя заставить. Человек из Малайзии подкрался к столу осторожно, словно мангуст при виде кобры. Он вдохнул воздух обеими ноздрями, и заявил:

«Нет. Ни в коем случае. В запахе есть беззащитность обнажённого тела!»

«Естественно, — стоически ответил я. — Блюдо-то мясное — и того, из кого его сделали, явно раздели!»

Оптимизму гостя моё заявление не способствовало. Даже шведы, способные вкушать совершено дивную тухлятину, от аромата каковой падают в обморок лошади, отвергли русский деликатес на стадии обзора.

«Оно хуже поражения под Полтавой, — заявил мне шведский журналист. — Я вижу в страшном месиве то, что случилось с нашей армией. Ешь, пожалуйста, сам своё варварское кушанье!»

Мне ничего не оставалось делать, кроме как сдаться. И больше не настаивать на любезной нам закуске, превращённой моими заграничными друзьями в жертвоприношение богам зла.

Я так и не понял, в чём провинился безобидный холодец. Вроде нигде в его рецепте не содержится нарезка частей тел невинных младенцев, бедных девственниц и сирот. Обычная свинина, обычная говядина. Но почему-то это блюдо, появившееся в русской кухне с XVI века, вызывает у гостей из Западной Европы, Азии, Африки, Австралии и Америки столь дикое смешение чувств. «Он же трясётся!» — показывая пальцем на холодец, заявила мне та самая девушка из Новой Зеландии. «Тем лучше, — меланхолично заметил я. — «Значит, он тебя боится, и не сможет напасть». «Он что, живой?! Он ещё и нападает?! Это что, какой-то моллюск или рыба?». Кстати, она отчасти права. Первый холодец в мире (согласно сохранившимся кулинарным книгам) был приготовлен в X веке в нынешнем Ираке (тогда — Багдадский халифат) из голов карпа с капитальным количеством специй. Однако встреченные мной арабы нашим вариантом студня как-то не восторгались. «Из чего он делается?» — спросил меня за культурной беседой египетский дипломат. «Из свиных ушей». Потрясённый новостью, тот ушёл и не возвращался.

От холодца также отвращались итальянцы и французы. Хотя, казалось бы, именно повара Франции в 1375 году изобрели заливное, но оно с самого начала тоже было из рыбы, и лишь в XVIII веке его стали готовить из птицы и телячьей головы. Чего в студне такого сурового для западноевропейцев, я так и не понял. Многих угнетало, что зимнее блюдо у нас потребляют с хреном и горчицей. В принципе, горчицу хоть как-то понимали, но хрен заставлял психовать большинство.

«От него слёзы идут, — сказал мне человек из Парижа, майор французских спецслужб, в восьмидесятые служивший наёмником в Африке. — Почему вы мешаете застывший бульон с хреном? Ешьте его горячим!»

Его также поразило, что для холодца используются свиные уши или говяжьи копыта.

«Вы не пробовали тупо взять и съесть свинью? — ужасался француз. — Зачем отрезать ей ухо?»

«Она уже мёртвая, — парировал я. — А вы вообще у лягушек лапки отрываете!»

Как ни странно, холодец возлюблен бывшей французской колонией — Вьетнамом. Я лично видел вьетнамцев, наворачивающих студень со скоростью экспресса, да и в Вьетнаме его тоже активно делают — уж не знаю, из СССР привезли рецепт, или сами когда-то научились.

С европейцами и азиатами тут всё ясно. Но вот африканцев холодец поражает в самое сердце, пронзая его своими хреновыми стрелами. Известно, что СССР и Россия творят с иностранными студентами кошмарные вещи. Сначала бедолаги кучкуются на кухнях общаг, и горестно жуют прихваченные из дома маниоку, тапиоку и зелёные бананы, держась на дистанции от борща, оливье и макарон по-флотски. Но уже через полгода хавают всё за милую душу — мусульмане наворачивают сало, вегетарианцы налегают на колбасу, а селёдка под шубой подминает под себя сердца. Тем не менее, против холодца Африка стоит стеной. Этот голодный континент, где рады дважды в день есть безвкусную кукурузную кашу, насекомых и непонятные плоды странных деревьев. И всё же холодец им не по нраву.

«Я не понимаю смысл, — сообщил мне бывший студент РУДН в Эфиопии. — Хорошо, сварили бульон с мясом. Съешьте его! Зачем охлаждать, а затем пихать в себя застывшую массу? Это натуральное безумство сытых людей, которые не готовы насыщаться сразу. Я прочитал, что ваш император Пётр Первый очень любил студень с хреном. Теперь понятно, холодец — еда извращённой, зажравшейся аристократии!»

Число иностранцев, чей рот, сердце и желудок приняли холодец, в мире довольно ограничено. Их впору заносить в Красную книгу как исчезающий вид, вроде горных горилл Восточной Африки, и водить посмотреть на них группы туристов. В первую очередь это, конечно, бывший Советский Союз, но его мы не считаем. Далее, студень с хреном и горчицей по вкусу полякам, немцам, жителям экс-Югославии, румынам и словакам. У них свои вариации студня, поэтому русский холодец поглощаем со смаком, восторгом и пожеланиями добавки, а свиные уши и говяжьи копыта не пугают абсолютно никого. Остальной кулинарный мир выступает против холодца единым фронтом — в основном вид застывшей массы приводит в содрогание девушек, но за ними дружными рядами выступают и мужчины. Мне загадочно, почему одни и те же люди преспокойно едят заливное, но шарахаются от холодца.

«Сразу видно, там страшное количество холестерина, и питающиеся им люди долго не живут, — изрёк в беседе со мной мудрую мысль австралийский офицер, попавший на приём в посольстве России в Африке. — Возможно, среди ваших жутких холодов это средство выживания, а также попытка использовать в пищу все части убитого животного — хвосты, копыта, уши!»

Я спросил про обстановку с холодами в Австралии, и как конкретно используют кенгуру. Беседа увяла.