В 1876 году от Рождества Христова шестнадцатилетняя Катажина Больницкая сбежала из дому. Точнее, сбежала она не из родительского дома, а из роскошной резиденции своих графских родственников, куда девицу определили для того, чтобы приобрела хорошие манеры и научилась великосветскому политесу. Наплевав на манеры и политес, Катажина темной ночью вылезла через оконце в чулане, потом пролезла через дыру в заборе графской резиденции. За забором ее ждал добрый молодец, с трудом сдерживая горячих коней, так что нетрудно догадаться, зачем Катажина сбежала.

Надо признать, побег происходил в самой что ни на есть романтической обстановке. Легкий весенний ветерок гнал по небу легкие облачка, упоительно светило пол-луны, в добром молодце кипели страстные чувства, и все это вместе взятое нравилось Катажине чрезвычайно. Ни на минуту не задумалась она над последствиями своего шага, тем более что влюбленный похититель позаботился о моральной стороне операции, и молодую пару уже ждал ксендз. На рассвете он их обвенчал.

Юную супругу в свой дом молодой муж привез не сразу. Хоть страсть в нем и била ключом, он все-таки сохранил остатки здравого смысла и испытывал некоторое беспокойство насчет того, какое впечатление произведет его дом на юную особу, похищенную им из роскошного графского дворца. Вот и тянул время молодой супруг, околачиваясь, сколько возможно, по окрестным корчмам и постоялым дворам. Протянул неделю, надо было возвращаться.

Беспокойство молодого шляхтича оказалось вполне обоснованным. Вид мужниных владений поразил Катажину как гром средь ясного неба. С детства привыкшая к роскоши, девушка была поражена убожеством представшей перед ней обычной деревенской хаты, правда, четырехкомнатной, с большим садом и огородом. Считать ее домом?! Да в родительском поместье амбар и то выглядел лучше! А из холопов тут всего одна девка-коровница да парень-батрак.

Катажина почувствовала себя обманутой. Просто обвели ее вокруг пальца, хитростью завлекли в эту убогую лачугу! Катажина была девушкой темпераментной, импульсивной, страстная любовь сменилась столь же страстной яростью. И как прежде любовь, так теперь ярость толкнула ее на новый побег. Втайне от молодого супруга на рассвете наняла она жидовскую бричку и направилась в родительский дом.

Непродуманный второй шаг привел к катастрофическим последствиям, причем особенно пагубную роль сыграла вышеупомянутая бричка. Дело в том, что Катажина подкатила в ней к родительскому дому в тот самый момент, когда ее мать, пани Зофья Больницкая, вернулась от своей сестры-графини.

Получив от сестры известие о побеге Катажины, пани Зофья чуть не отдала Богу душу. Не для того она все силы вложила в единственную дочь, связывала с ней все свои надежды, не для того многие годы собирала для нее солидное приданое, не для того, когда Катажине исполнилось пятнадцать, отправила ее во дворец своей сестры, вышедшей замуж за настоящего графа! В графской резиденции красивая и энергичная девушка имела все шансы не только приобрести хорошие манеры, но и, вращаясь в великосветском обществе, сделать прекрасную партию. Там, при дворе магната, просто кишмя кишели кандидаты в мужья. Пани Зофья не жалела денег на наряды для своей единственной дочери, пани Зофья всячески лебезила перед сестрой-графиней, хотя, видит Бог, нелегко это было при ее гордом и независимом характере. Но чего не сделаешь ради счастья дочери! И что же эта дочь отмочила? Перечеркнула одним необдуманным шагом все надежды матери! Скандал, вызванный бегством Катажины, навсегда захлопнул перед нею двери к светлому будущему и покрыл позором весь славный род Больницких! Катажина могла выйти замуж за представителя самого древнего, самого знаменитого рода польского дворянства, за могущественного магната. И лишилась всего из-за мезальянса пусть и со шляхтичем, но совсем захудалым.

Получив страшную весть, пани Зофья примчалась к сестре-графине и устроила ей грандиозный скандал — это она, сестра, недосмотрела за Катажиной, это в ее доме неопытная чистая девушка подверглась развращающему влиянию пагубной атмосферы вседозволенности и деморализации! Сестра-графиня обладала фамильным темпераментом и в долгу не осталась, высказав в ответ все, что думает о «чистой, неопытной» девушке: эта молодая дрянь покрыла позором ее дом и ее, графиню, лично! Эта распутница покрыла позором весь славный род Больницких, выйдя замуж за какого-то захудалого шляхтича. Такого еще в их роду не было! А все из-за нее, пани Зофьи, которая не смогла воспитать единственной дочери, с младенчества позволяя дочке делать все, что той заблагорассудится! Она, графиня, больше не желает знать ни такой сестры, ни такой племянницы! Все!

Домой пани Зофья вернулась вся пылая от ярости, как извергающийся вулкан. И как лава в вулкане, ее ярость требовала исхода. Возможно, с течением времени ярость немного бы и поулеглась, да времени не было: возвращаясь после разрыва с сестрой-графиней домой, пани Зофья увидела во дворе своего поместья вылезающую из мерзкой жидовской брички Катажину. Не заплаканную, не покорную, а жутко возмущенную и злую! При виде источника всех своих бед ярость мамы Больницкой возросла еще сильнее. Контраст между ее большими надеждами и жалкой действительностью оказался слишком велик. Пани Зофья игнорировала раскаяние коленопреклоненной дочери и даже ее мольбы, игнорировала робкие попытки мужа вступиться за дочку. Что-то произошло с сердцем гордой женщины, что-то заставило ее сменить дотоле безграничную материнскую любовь на твердую, как гранит, ожесточенность. Правда, она не выгнала тут же преступницу-дочь, позволила ей переночевать под родительским кровом, но на утро следующего дня велела запрячь четверку самых лучших коней в самую роскошную карету и отвезла дочь к законному супругу.

— С ним ты сбежала, с ним и будешь жить! — заявила она холодно и бесповоротно.

Оглядев в первый и последний раз владения зятя, непреклонная пани Зофья оставила разъяренную и очень несчастную дочь во дворе, в окружении домашней птицы, и отбыла на своей великолепной карете заявив решительно и бесповоротно, что навсегда лишает дочь как приданого, так и права на наследство.

Катажина покорилась судьбе. И сделала это весьма знаменательно. В родительский дом она больше никогда не вернулась. Надев в знак траура по несбывшимся светлым надеждам черное платье, она носила его до конца своих дней. Не меняя фасона, она всю жизнь носила только черные платья. Длинные, до полу, платья, подолом которых Катажина заметала навоз во дворе, украшались белоснежными кружевными воротничками, такими же манжетами. И к этому еще носились такие же кружевные перчатки.

Ладно, вернемся к прабабушке. История, описанная мною в "Колодцах предков", – чистая правда. Хотя нет, извините, не было никакого потрясающего наследства, а если и было, мне о нем ничего не известно. Зато известно, если, конечно, не врут фамильные предания, прабабушка и в самом деле сбежала с молодым мелкопоместным шляхтичем и смертельно обиделась, узрев его поместье. Тут же сбежала обратно к мамочке, а та была женщиной с твердым характером – как и все бабы в нашем роду. Ну и отправила доченьку обратно к мужу в Тоньчу, безапелляционно заявив: «С ним сбежала, теперь с ним и живи!» Кажется, отвезла беглянку обратно в карете, хотя головой за это не поручусь. Но не в автомашине, это точно.

Все остальное известно уже не по преданиям, а по рассказам живых свидетелей, вернее свидетельниц: бабушки, мамы и моих теток. Прабабушка моя, в рамках бунта, так и не прикоснулась к домашнему хозяйству, занималась лишь садом и огородом, тут у нее оказалась счастливая рука. Она и в самом деле по огороду расхаживала в черном платье до пят с белыми манжетами и беленьким воротничком, в белых перчатках. Росло у нее все, как в джунглях после дождя. Садовник магнатов Радзивиллов и в самом деле выпрашивал у нее саженцы, рассаду и прочие семена, не исключено, стоя на коленях у колодца предков. Плодов груши, собственноручно выращенной прабабушкой и в мое время привитой черенком на садово-огородный участок под Варшавой, я отведала лично, правда, один раз в жизни, а потом лишь мечтала о том, чтобы еще раз попробовать. Дудки, груша погибла, и больше таких мне не встречалось, так что и не о чем говорить.

Прабабушка родила четырнадцать штук детей, из которых выжило девять. Не знаю, при каких обстоятельствах умирали младенцы, но в те времена детская смертность была высокой, так что ничего удивительного. Из девяти выживших было семеро сыновей и две дочери. Понятно, в силу естественных причин среди выживших была разница в возрасте, что приводило к некоторым осложнениям. Так, самый младший из сыновей прабабушки был только на шесть лет старше самой старшей ее внучки, а в следующем поколении самая старшая правнучка родилась всего через год после какой-то очередной внучки. А вот мой старший сын оказался на шесть лет старше своей двоюродной тетки. Самой старшей правнучкой была я, внуков же, намного моложе меня, появилось видимо-невидимо, но их я оставлю в покое.

Количество детей, которых родила прабабушка, как-то не вяжется с ее отрицательными чувствами, которые она испытывала к прадедушке. Должно быть, чувства она испытывала не последовательно... Но исторический факт, что до конца своих дней так и не простила мужу обмана. Ведь когда он уговаривал ее бежать из дворца тетки-графини, уверял, что в материальном отношении она ничего не потеряет, что станет владелицей если не дворца, то, по крайней мере, большого поместья. На деле поместье оказалось с гулькин нос, не то что верхом, пешком его обойти ничего не стоило. А вместо графских палат пришлось удовольствоваться если не хатой, то довольно жалким домом, состоящим из четырех помещений – трех комнат и кухни. Нет, ни дворцом, ни даже поместьем все это никак не назовешь...

С течением времени все детки прабабушки завели собственные семьи и один за другим покидали родительский дом, никто из них не остался с родителями. Каждый приобретал специальность и становился на ноги самостоятельно