Первые «пытаются делать что-то хорошее, маленькое, но доброе, и при этом особо ничего не говорить».
Вторые ведут себя очень громко и нелепо — и проповедуют смерть и ядерную войну.

По-видимому, термин «новые тихие» придумал журналист Максим Семеляк (иногда говорят, что музыкант Сергей Шнуров) в конце нулевых. Тогда это было определение своеобразного движения в российском кино, представленного именами Бориса Хлебникова, Алексея Попогребского, Николая Хомерики и других режиссеров.

Само словосочетание «новые тихие» образовано по модели, которая стала особенно распространена в семидесятые: тогда на западной политической сцене появились «новые левые» и «новые правые», а на культурной — «новые недовольные», «новые злые», «новые громкие» — одним словом, панки. Тем более иронично название «новые тихие».

«Новые тихие» снимали медитативное кино про серую российскую повседневность: «Свободное плавание», «Как я провел этим летом», «Сказка про темноту». В этом кино не было броских метафор, «диагнозов обществу» и политических манифестов — и при этом каждый фильм был очень внятным критическим высказыванием о российской действительности. «Тихими» эти киношники были не потому, что отмалчивались про современные российские проблемы, а потому, что говорили про них негромко и ненавязчиво.

Вскоре меткое определение перенесли на музыкантов, которые не претендуют ни на какие прорывы, не собираются ничего ниспровергать и начинать новую эпоху, даже не мечтают собирать стадионы. Их «тихость» была скромностью: мол, хотите послушать — слушайте, не хотите — вот ей-богу не обижусь. Уже в 2021-м «новыми тихими» называли также плеяду современных поэтов — примерно с тем же смыслом.

В общем, «новые тихие» в первоначальном смысле — это артисты, лишенные вот этой специфической артистической наглости, когда человек уверен, что его творчество — это самое важное, что прямо сейчас происходит на белом свете, и все прямо-таки обязаны посмотреть/послушать/почитать — и переосмыслить свою жизнь и весь мир.

Появились какие-то новые «новые тихие»?
Да.

Недавно это понятие вернулось в обиход — но теперь означает нечто другое. В июне 2024 года видеоблогер Николай Солодников выпустил фильм «Иваново детство»: они с актером и телеведущим Иваном Ургантом гуляют по Петербургу, делятся воспоминаниями, разговаривают о высоком, гадают по томику Бродского.

Главным было не то, что в этом фильме было, а чего в нем не было — войны. Точнее, она там, конечно, была — как контекст, который особенно очевиден именно потому, что не проговорен. В филологии это называется «минус-присутствие» — когда отсутствие в произведении какого-то ожидаемого элемента не менее значимо, чем было бы его присутствие. Это изощренное избегание прямого высказывания привело в ярость как сторонников, так и противников российской агрессии против Украины.

Журналист Сергей Николаевич назвал этот фильм «первой декларацией „новых тихих“» и «осторожным манифестом оставшихся»: «Плачем только во сне, страдаем исключительно молча. О главном не говорим ни в кадре, ни за кадром. Обмениваемся всепонимающими долгими взглядами, исправно ходим на все похороны, обильно цитируем Мандельштама, любуемся петербургскими видами, гадаем по „Урании“ Бродского… Программа-минимум для русского интеллигента времен СВО».

И Юрий Шевчук употребил выражение «новые тихие» уже в этом новом значении — «те, кто отмалчивается».

Некоторые авторы (пример) настаивают, что не такие уж они и «новые»: отмалчиваться — это обычное поведение большинства при любом авторитарном или тоталитарном режиме. Многим приходит на ум одна и та же историческая параллель — советский застой.

Поэт-диссидент Александр Галич вскоре после эмиграции из СССР в 1974 году говорил: «Я могу совершенно твердо сказать, что существует у нас огромное количество людей, которые выполняют свою 8-часовую работу как советские служащие. А потом вечерами или в свободное время они слушают радио или магнитофон с нашими песнями, читают перепечатки книг, которые приходят с Запада, и это, если так можно выразиться, — молчаливые инакомыслящие».

Просто сравните это с тем, что говорит Шевчук о российских «новых тихих» спустя ровно полвека: они «не смирились с тем, что творится. Они с этим не согласны. Но жить-то надо как-то. И они, понимая все риски, не идут на баррикады, потому что смысла сейчас в этом большого нет».

Что могут «новые тихие»?
Сохранить себя.

Сергей Николаевич предлагал считать первым манифестом «новых тихих» фильм Солодникова об Урганте, но вообще-то есть другие претенденты. Еще летом 2022-го гораздо более внятный манифест опубликовал искусствовед и журналист Григорий Ревзин — это была статья «о жизненных стратегиях гуманитариев эпохи застоя».

Автор почти прямым текстом рекомендовал всем «молчаливым инакомыслящим» в современной России брать пример с Юрия Лотмана, Вячеслава Иванова, Владимира Топорова, Александра Пятигорского, Сергея Аверинцева, Арона Гуревича.

Это были крупнейшие мыслители своего времени. Они исследовали вещи, казалось бы, максимально далекие от современности: полузабытых русских поэтов XVIII века, праиндоевропейский язык, древние мифологии и тому подобное.

Они не стремились к известности, ничего не проповедовали и не желали властвовать над умами. Им не нравилась советская власть и они этого не скрывали, но не считали нужным тратить силы на борьбу с нею и делаться диссидентами-мучениками. Гораздо интереснее и полезнее реконструировать этический кодекс дворянина пушкинской эпохи или древнейший мифологический сюжет о змееборце. Можно называть это призванием. А можно — эгоизмом: личная жизнь, личные отношения, личные занятия важнее любых общественных интересов.

Еще один герой той эпохи, Иосиф Бродский, свою нобелевскую лекцию начал с того, что он «человек частный и частность эту всю жизнь предпочитал какой-либо общественной роли». Именно этим ему нравилась американская жизнь: в ней свобода самовыражения была естественным состоянием, а не общественной позой, как в СССР, где Вячеслава Иванова выгнали с работы в МГУ за отказ участвовать в травле Бориса Пастернака.

Наверное, это и есть главная новизна «новых тихих»: осознание, что для российских несогласных наиболее востребованный исторический опыт — это не украинский майдан, не провалившаяся «снежная революция» 2011/2012-го, не какие-то другие бурные протестные движения, а «молчаливое инакомыслие» советского застоя.

Перспектива до конца жизни оставаться «тихими» для них не так страшна, как описанная Шевчуком альтернатива — превратиться в «клоунов апокалипсиса».

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока готовили это письмо
В США принято выделять так называемое «молчаливое поколение» (Silent Generation, буквально — «тихое»). Это люди, родившиеся в период с 1928 по 1945 год и заставшие в самом начале жизни Великую депрессию и Вторую мировую войну.

В последние годы появляется все больше утверждений (раз, два, три), что новое американское тихое поколение — зумеры (1997–2012). Как и старые «тихие», они росли среди кризисов (9/11, мировой финансовый кризис, COVID-19). Эти «новые тихие», как и их предшественники почти сто лет назад, все чаще консервативны, предпочитают всеми силами избегать рисков и очень хотят стабильности.