ДИАГНОЗ УЖЕ ДАВНИЙ...
«Вперед, дети Отчизны! Нас ждут дни славной победы. Против нас идет тирания, но навстречу поднимаются святые
знамена свободы».
Мне вспоминается август 1991 года, можно сказать, я герой Сопротивления, меня хотели посадить, и я собиралась бежать с детьми от ареста и укладывала на кухне в сумку еду: гречневую кашу в литровую банку, бутылку постного масла, огурцы, вареные яйца в их свою коробку, батон и, кажется, яблоки.
Колбасы и сыра не было тогда в магазинах, там стояли на полках, как снаряды для огромных пушек, трехлитровые банки с березовым соком!
Основанием для моего ареста было мое письмо в Литву. В Вильнюс, к дому президента, вошли московские танки. Моя студентка Даля (Институт «ГИТИС») и ее друзья, взявшись за руки, оцепили каждый танк. Они бы легли под танки не уступив!
Я написала письмо в Литву: «Дорогие литовские друзья! Простите нас. Фашисты из КПСС во главе с их президентом потому так рвутся на Вашу землю, что скоро их погонят отовсюду». Письмо опубликовали в двух газетах, на литовском и на русском.
Вскоре мне начал звонить из города N следователь Колодкин, чтобы я явилась к ним в прокуратуру: звонил ежедневно. Он обещал мне сидеть 4 года, а пока в городском театре запретили репетиции моей пьесы «Московский хор». Это был старейший театр России, им. Волкова. В конце концов я отключила телефон, при
необходимости звонила только сама. Колодкин явился к нам, понапрасну звонил-и оставил в почтовом ящике бумажку с обвинением.
После чего мне позвонила наша районная прокурор и рявкнула, что мне, автоматчика прислать? Я купила три билета в купейный вагон поезда Москва-Турин, собрала Федю с Наташей, и мы поехали. Как-то по железной дороге не оказалось милиции, только на границе, нас проверили, и мы доехали до Италии, где наш поезд не пустили в эту страну: ночью в Украине парубки нам побили стекла.
И мы дождливым вечером после электрички застряли на итальянском вокзале в Венеции, и я послала детей хоть посмотреть этот город, и Наташа провалилась ногой в канал. Федя ее вытащил и обругал. Но подошла электричка, и я из шестиместного купе сделала ложе, вытащила из-под сидений подставку для ног, об’единила их, и мы как цыгане залегли спать, к ужасу попутчиков-итальянцев, заглядывавших через стеклянную дверь на нашу ночлежку. В пять утра мы были на вокзале в Турине. А у меня имелась в сумке заначка, 20 долларов, я их на вокзале поменяла на лиры и купила палку батона, литровую коробку сока и 300 г сыра. В ближайшем парке мы сели на скамейку, а дети никогда не видели батона в полметра, такую коробку сока и такого сыра. Поели чавкая, Федя лег на скамейку спать. В 8 утра мы сели в вагон электрички, при t 35 (кондиционер не работал) ползущей через Альпы, и в 18 ч приехали в Гренобль. Нас никто не встретил, мы стояли на перроне как нищие среди своих старых вещичек, но я пошла на вокзал, нашла офис и позвонила на этот театральный фестиваль. Пришла девушка и отвела нас в отель. Номер был площадью в 5 м. Там уместились двуспальная и односпальная кровати. Дети помывшись залегли, я обратилась в стиральную машину, развесила все. Девушка пришла в 19.40, дети проснулись, и она об’явила, что графиня Николь приглашает в ресторан
поужинать. Я поняла, что это меня одну, и вежливо отказалась. Девушка пошла вон, но я вослед ей спросила, где тут есть продуктовый магазин. Девушка догадалась и сказала, что меня приглашают с детьми! Наташка от восторга завертелась в кровати (она ведь училась во французской школе!).
Так началась наша жизнь на фестивале, обед и ужин с бутылочкой вина каждому (Федя это вино копил в отеле), я выступила по-французски с рассказом о советской женской доле. И нас отправили в Париж на скором поезде, у меня в сумке уже был гонорар за доклад. И мы приехали к моей подруге, режиссеру Еве, которая, открыв дверь, спросила, а когда мы уезжаем. Федя как подарок выставил целую свою армию бутылочек вдоль стены в гостиной. Ева смирилась, читала мне лекции о том, что надо есть на завтрак ( бутерброд и чашку кофе), но позаботилась о шеренге бутылочек, она сокращалась, а дети приносили с базара внизу фрукты-овощи, слегка надбитые, их хозяин складывал в отдельные ящики. Я варила и пекла к ужину. У Евки жил на лето сын сестры из Варшавы, подросток, он каждый день приносил ворованные коробки из детского магазина, вынимал оттуда что было, а коробки из окна бросал во двор. Весь двор засеял. Сосед вызвал полицию, и парня не посадили, а мирно экстрадировали из Парижа в Варшаву.
Мы с Наташей учили французский в центре Помпиду, там выдавали одно видео на час на одно лицо, мы брали на двоих два и смотрели подряд эти обучающие фильмы. Наташа ведь училась в Москве во французской школе и живо начала понимать и говорить. Я учила этот язык 14 лет, в школе и в МГУ, но не понимала быструю живую речь.
Евка, режиссер по профессии, оттаяла после от’езда племянника и стала переводить мою пьесу «Любовь» на френч. Потом и поставила ее в университетском театре. Под названием «L’amour”. Сделав всего одну ошибку, «мамку» перевела как «няньку» в древнерусском смысле.
Потом мы уехали в Берлин, там как раз вышел мой роман «Время ночь». Мы проводили жизнь у телевизора, смотрели английские репортажи о танках, ползающих по Москве, и выступления ГКЧП, тупых дядей, захвативших власть. Наташка заболела, совсем исхудала. Я ходила плакать на улицу. Нам уже готовили квартиру для эмиграции.
Но по ходу дела меня пригласили в Таормину на итальянскую премьеру спектакля «Три девушки в голубом», и даже предложили гонорар, 15 ООО $. Но в СССР запрещена была валюта, и я как совецкая гражданка велела отправить деньги в фонд «Огонька» под названием«Антиспид», в Москву. И спустя время, в конце этого года принесла в их журнал «Огонек» совсем страшный рассказ «Гигиена» и сказала главному редактору Гусеву, что им летом прислали мой гонорар 15 тысяч $. И это вам за «Гигиену». Он растерялся и рассказ опубликовал, а там было о зараженной СПИДом девочке, которую отец кормил через дыру в заколоченной двери.
Дальше началось невиданное: в следующем «Огоньке» опубликовали письмо о сироте, пятилетней девочке, которую в больнице сестры через грязный шприц заразили СПИДом. И ее вернули в детдом, а там ее держали запертую в подсобке, а еду ей сбрасывали в пробитую в двери дыру.
В детдом из Москвы быстро поехали врачи, забрали ребенка в московскую больницу, а потом девочку удочерила семья молодых врачей, они даже сменили квартиру, чтоб о девочке не узнали соседи.
Вот сейчас я заплакала. Такие были
времена. Святая Русь. Святая русская интеллигенция.
Вероника Долина
Вас приветствует крохотная ячейка французского сопротивления.
Вот это времена.
Вот это приключения.
Обнимаем всей ячейкой.