Наташа Киселёва
Четвёртые сутки пылают станицы.
Представим десятилитровую бутыль артезианской воды. Прохладной. Кристально чистой. Представили? А теперь представьте, что мы забыли её закрыть, и в неё упала мышка-полевка, не смогла выбраться и утонула.
Вы будете пить эту воду? Почему? Ведь до прихода мышки там была чистейшая вода. Пейте, пейте, не бойтесь. Ну, отодвиньте мышку — или вот вам столовая ложка, выловите её и налейте себе водички. А что случилось? Ничего же — вода не отравлена, вон она какая прозрачная и совсем не пахнет. Вода вне политики. Извините, вне мертвой мыши. Пейте!
Когда вы идете на спектакль, поставленный куратором Кремля, лично занимающимся репрессиями артистов, ваших любимых, кстати, вы пьёте воду с трупным ядом. Вы можете сколько угодно убеждать себя, что это не так. Можете зажмурить глаза и закрыть нос. Можете писать мне простыни, что в 1973 году про эту воду восторженно отзывался выдающийся водный критик. Можете писать мне оскорбления разной степени тяжести. Мое любимое — что я малолетка. Для 42-летней женщины это комплимент. Продолжу делать маски с ретинолом.
Это не сделает воду безопасной. Мы живем в июле 2025 года, как бы вам ни хотелось цепляться за прошлое из невыносимого вам настоящего.
Вас самих не унижает, что вы выбираете постановку аппаратчика, ремесленника, а не, например, Клауса Гута или Дмитрия Чернякова? Мария Захарова, говорят, пишет стихи, а Дмитрий Рогозин – песни. Надеюсь, Кириенко или Шойгу поставят балет, вам же нужно дальше чем-то унижаться.
Когда вы слушаете человека, который отправил свой оркестр играть на руинах оккупированного Мариуполя или дирижировал под эгидой Минобороны в Пальмире, на фоне разрушенного амфитеатра, — вы сами стоите на этих руинах. Вам кажется, что вы сидите в бархатном кресле Мариинки или Большого театра. Нет. Вы стоите в разрушенном российской армией Мариуполе. Вода не вне мёртвой мыши — она вся пропиталась ею. И вы тоже, хотя я не хочу вас расстраивать. Чтобы успокоиться, снова посмотрите ваши школьные советские фотографии, вспомните первую любовь — или чем вы обычно отвлекаетесь от мышей. Здесь у вас ещё есть выбор.
Есть ли смысл и, скажем так, производственная необходимость оценивать воду, в которой плавала дохлая мышь, по радиационным, органолептическим и микробиологическим параметрам? Стоит ли делать анализ на хлор и сульфаты? Нет. Эту воду никто не будет пить.
Когда в опере на занавесе появляются слова «украинская хунта» и «преступный режим», она в ту же секунду перестает быть художественным произведением. Это уже не искусство. Это пропаганда. Каноническая. Как в учебниках. А на пропаганду не пишут рецензий. Ее фиксируют и разоблачают.
Если вы вдруг путаетесь в жанрах и не можете отличить рецензию от авторского очерка — поясню. В любом авторском тексте автор имеет право на любое свое мнение и может не упоминать партитуры и вибрато. Это, я понимаю, очень сложная мысль для страны, где свобода слова — это дохлая мышь. Не утонувшая. А медленно и зверски убитая. Понять это тяжело. Это выбивает табуретку из-под ног. А вы так крепко на ней стоите.
Автор в своем авторском тексте (о, ужас!) может сказать, что, возможно, ваша любимая опера, написанная его (моим) любимым композитором, — слаба и была создана для возвращения лояльности власти. Это не делает мою любовь к Прокофьеву меньше. И не делает его менее великим композитором.
Это не убивает действительно гениальную оперу «Любовь к трём апельсинам». Это не отменяет Фортепианный концерт № 2. Это не делает «Танец рыцарей» из балета «Ромео и Джульетта» менее культовым.
Это ничего не делает с Прокофьевым.
Но делает с вами.
Держитесь крепче за табуретку.
И пейте воду, господа.
Я уже вынула из неё мышь.
Roman Mitsyuk
Осталось выяснить, умеют ли дохлые мыши ставить спектакли или дирижироввть.
А это многое бы объяснило
Автор
Наташа Киселёва
Roman Mitsyuk дохлве мыши умеют все, вопрос в том, зачем выбирать мертвое, если есть живое
Отредактировано МОЗГ со смыком (2025-07-21 16:50:45)
